Том схитрил: концентрируя внимание поочередно то на левых — ноге и руке, то на правых, он действительно мог продвигаться вперед, пусть медленно, по сантиметру, почти бессознательно, дрожа как осиновый листок, но — продвигался! Однако близко, где-то совсем рядом с этим спасительным и очень непрочным барьером, воздвигнутым в его сознании, продолжало ворочаться неослабевающее чувство ужаса, и он понимал, что этот монстр способен сокрушить шаткую преграду, ослабь он хоть на мгновение контроль над своим телом.
На несколько секунд Том закрыл глаза и сразу же почувствовал себя гораздо спокойнее, как если бы вдруг отодвинулся от жестокой реальности положения, в котором сейчас находился. Но вот откуда-то снова налетел приступ головокружения, и Тому пришлось снова поднять веки, устремив взгляд вдоль холодной стены и еще плотнее прижав щеку к шершавому кирпичу. Он напрочь отбросил желание снова смежить веки, одновременно понимая, что, если хоть на мгновение посмотрит вниз, ему будет плохо. Совсем плохо.
Бенек начал было считать шаги. Шаги! Слово-то какое солидное, скорее — шажки! — так вернее, но скоро сбился со счета. Тело продолжало судорожно вжиматься в стену, хотя он все отчетливее осознавал, что силы — и умственные, и физические — покидают его. В мозгу неожиданно всплыла картина собственной квартиры — теплой, успокаивающей, необыкновенно уютной. Он видит, как карабкается через оконную раму, плюхается на пол, широко раскидывает руки и купается, полощется, брызжется в безбрежной радости безопасного существования…
Контраст между невозможно далеким комфортом родного дома и гнетущей реальностью бесконечно длинного карниза показался ему невыносимым. Барьеры рухнули, и страх перед ужасной высотой вновь пронзил все его нервы и мускулы.
Частичка сознания подсказывала — предсказывала? — он все же упадет, рухнет, никуда от этого не деться, и потому он сейчас почти неосознанно ускорял шаги — а вдруг?.. — слепые, бесчувственные, автоматические, совсем крошечные шаги-шажки. Неуклюжая, отчаянная быстрота, пальцы царапают по кирпичу, а он все еще пытается сопротивляться. Внезапно левая, ведущая рука потеряла привычную шероховатую опору — пустота, невозможная прореха в кирпичной одежде дома! Том оцепенел. Правая нога продолжала двигаться почти машинально, и сейчас ее носок больно ткнулся в щиколотку левой. Тома колыхнуло в сторону, едва не опрокинуло, ногти царапнули по стеклу — стеклу? — и дереву, скользнули вниз и вцепились в выщербленный от потрескавшейся замазки нижний край рамы.
Значит, он добрался до окна?!
Рядом плюхнулась и другая рука, правая, беспомощно слепая, и Том едва не опустился на колени. Слабость надвигалась со скоростью курьерского поезда. Под воздействием мертвого груза — его собственного тела, тянущего прямо вниз, — рама чуть слышно заскрипела и как-то наперекосяк поползла вниз. Очнулся Том, лишь когда его запястья стукнулись о выступ подоконника, но это была его наружная, внешняя сторона.
На какое-то мгновение он все же опустился на колени, почувствовав боль от резкого соприкосновения с острыми краями бордюра, тело повисло над пустотой, качаясь и дрожа в своих попытках сохранить равновесие.
И все же он потерял его, этот спасительный баланс. Плечи повело назад. Том судорожно выкинул руки вперед и вверх и они ткнулись в гладь стекла. Тело же продолжало отдаляться от стены и сейчас его удерживали лишь пальцы, машинально вцепившиеся своими кончиками в крошечный выступ оконной рамы.
Несколько мгновений он почти висел — между сгорбленной жизнью и свободно падающей смертью, — пальцы как будто присосались к сантиметровой бороздке выступа деревянной рамы; затем с величайшей осторожностью, собрав в кулак все сознание и волю, он еще сильнее напряг пальцы, впаявшиеся в спасительный желобок. Локти медленно согнулись, и он начал медленно притягивать тело ближе к стене, не выпуская из сознания единственной мысли: сорвись сейчас его пальцы — и спина неизбежно завалится назад, вниз…
Локти чуть отодвинулись, тело задрожало от напряжения, со лба покатились неожиданно крупные градины пота — все сознание, все помыслы его сосредоточились на этих занемевших пальцах. Внезапно напряжение ослабло, затем исчезло совсем. Грудь прикоснулась к подоконнику, колени почти выпрямились, и лоб Тома прильнул к стеклу закрытого окна.
Уронив ладони на подоконник, он смотрел в освещенное пространство собственной квартиры: красно-коричневые портьеры, журнал на столе, картины на стенах, серый ковер, входная дверь. Бумаги, машинка, письменный стол — все в каком-то метре от его носа. Взгляд качнулся и упал на голубовато-сизый дымок от сигареты. Сигарета! Том содрогнулся от ужаса и стрельнул взглядом на настенные часы. Боже, да ведь после ухода жены не прошло и десяти минут!
Окно никак не поддавалось. Правда, закрылось оно не до конца, нижний край рамы все же зашел в паз, и пальцы не могли ее подхватить снизу. Верхняя же часть окна, также подвижная, помочь ему сейчас никак не могла — она намертво приросла к косяку, скрепленная с ним слоем засохшей краски.
Тщательно сохраняя равновесие. Том кончиками пальцев левой руки вцепился в выступ рамы, а правую отвел назад и резко ударил тыльной стороной запястья по стеклу. Ладонь отскочила, тело отшатнулось назад, и Том понял, что сильнее он ударить не сможет.
Однако это новое положение, в котором он оказался, вселило в него непонятное и неожиданное ощущение безопасности и облегчения — Том даже улыбнулся. Ведь сейчас только пластинка стекла отделяла его от простиравшейся впереди комнаты, и попросту не могло быть такого, чтобы он не нашел выхода.
Бенек прищурился и несколько секунд раздумывал, что же делать дальше. Ничего толкового на ум не приходило, и все же он несколько успокоился, дрожь унялась. Где-то ближе к затылку гнездилась дурацкая мысль: что он станет делать, когда попадет — если попадет! — к себе в квартиру? Да, тогда можно будет как следует расслабиться, броситься на пол и кататься, без конца перекатываться по его мохнатому ковру.
Или он побежит, станет бегать из угла в угол, радуясь тому, что можно двигаться и прыгать как хочешь, ощупывать, хватать обеими руками эту безопасность, купаться в нахлынувшем облегчении, напрочь отшвырнув все остатки страха в мозгу и теле.
Бенек томился ожиданием этого момента, но тут же понял, что будет лучше оставить его «на потом». После этого он, явно повеселевший, вынул из кармана полудолларовую монету и с силой стукнул ею по стеклу, хотя особо и не рассчитывал на успех. Подумав еще несколько секунд, Том встал на колени, ослабил шнурок на ботинке, стащил его, перехватил поперек подъема и, отведя руку как можно дальше назад, ударил кожаным каблуком по стеклу. Грохот получился солидный, но… не более того. Стекло устояло. Тем временем нога за какие-то секунды успела замерзнуть, так что пришлось снова обуться.
В мозгу неожиданно пронеслась мысль — а что если дождаться прихода Клэр? Он даже развеселился, представив ее удивление, когда она войдет в квартиру и увидит его, притаившегося за окном. Том представил и то, как она, испуганная и растерявшаяся, мечется по комнате, не зная толком, что делать. И вот он кричит ей:
— Не спрашивай, как я здесь очутился. Просто открывай окно…
Это его «просто открывай окно» оказывается всего лишь благим пожеланием, ибо Клэр старается, тужится изо всех сил, но ей никак не удается поднять раму. Как, впрочем, и ранее — он всегда помогал ей. Ну разумеется, она может пойти, позвать дворника или лифтера, после чего он, усталый, но улыбающийся, будет отвечать на их возбужденные вопросы:
— Да вот, решил подышать свежим воздухом…
Но все это было пустой затеей: фильм был двухсерийный, а значит, раньше чем через три часа Клэр не вернется. Том снова посмотрел на часы — прошло всего тринадцать минут. Невероятно! Каких-то тринадцать минут назад он целовал жену перед ее уходом. Да она даже до кино не успела дойти!
Нет, пройдет не меньше четырех часов, прежде чем она вернется домой. И вот он опять скребется коленками вдоль стены, пальцы цепляются за малюсенький выступ рамы, а в кинозале тем временем медленно гаснет — начинает гаснуть! — свет, появляются ролики, мультфильмы и только за ними сам фильм. Первая серия: завязка, кульминация, финал. А после перерыва — снова минимум минут пятнадцать — опять реклама, опять ролики, опять кульминация… А он торчит здесь, болтается всю ночь и обдирает колени о холодный, неприветливый камень стены.
Он решил встать на ноги, но, попытавшись, со страхом подумал, что сделать это будет трудно: судорога свела икры, мышцы бедер одеревенели, колени саднило, ступни онемели. К тому же он стал бояться хоть на мгновение разжать пальцы, вцепившиеся в подоконник. А что, если все же вот так?.. Нет, четыре часа ему не простоять. Задолго до этого откажут и ноги, и руки, придется часто менять позу — скованно, неловко, — силы постепенно иссякнут, ослабится координация движений, и он в конце концов рухнет вниз. Разве найдется человек, способный так простоять четыре часа?!