В доме напротив ярко светились окна, целая дюжина окон.
Оглянувшись через плечо, Том увидел лысую макушку склонившегося над газетой мужчины; в соседнем окне виднелся серо-голубой экран телевизора. Вот ведь бедолаги, мелькнула в голове дурацкая мысль, даже на цветной не смогли накопить. Меньше чем в двадцати метрах за спиной было скопище людей, но хоть бы один из них встал, подошел к окну, выглянул наружу.
Несколько секунд он неотрывно смотрел на желтоватые прямоугольники окон. Ждал. Никто так и не появился. Мужчина перевернул очередную страницу газеты, даже не оторвав от нее взгляда, мимо соседнего окна скользнула еще какая-то фигура — та даже не остановилась.
Бенек нащупал в кармане брюк клочок бумаги, вынул его и стал разглядывать в лучах лившегося из комнаты света. Старое письмо, какое-то приглашение. Его имя, фамилия… Идиотизм какой-то! При чем здесь и сейчас это приглашение? Да еще написанное красными чернилами?!
Зажав один край листка зубами, он перехватил его рукой и скрутил в тугой жгут. Потом достал коробок спичек, слава Богу, не оставил их на столе! Так и не осмелившись отпустить обе руки. Том вынул спичку губами, взял ее поближе к серной головке, прижав к боковой поверхности коробка. Большой палец снова и снова — не так уж часто ему приходилось чиркать спичку одной рукой — водил по краю коробка, с каждым разом все сильнее и плотнее.
Неожиданно спичка вспыхнула — в пальце мгновенно молнией забилась острая боль. Том хотел было по привычке растереть больное место, но, к счастью, смекнул, что для этого придется разжать другую руку, и вовремя отказался от этой мысли. Он все же как-то ухитрился не только удержать горящую щепочку, но даже прикрыл ее своим телом от ветра. Поднеся спичку к уголку бумаги, дождался, пока та вспыхнет. Затем, отшвырнув спичку. Том спрятал коробок в карман, предусмотрительно зажав бумажный жгут во рту, потом, резко перехватив бумагу, перевернул ее и дождался, когда пламя поползло вверх, все более разгораясь и оживая. Отставив руку с импровизированным факелом. Том сделал несколько широких взмахов — туда-сюда, туда-сюда, невольно следя за его вытягивающимся пламенем.
В его кармане лежали три письма, и Том повторил всю эту мучительную процедуру трижды, опалив еще два пальца, поскольку каждый раз дожидался почти полного сгорания бумаги, после чего бросал листки вниз. Один раз какой-то мужчина — так, во всяком случае, показалось Тому, мельком взглянувшему вниз, — остановился перед догоравшим комочком, поднял его и даже посмотрел вверх. Но затем он снова повернулся и зашагал своей дорогой.
В карманах Тома нашлось несколько монет, и он стал по очереди бросать их вниз — по три-четыре зараз. Но, даже попади они кому-нибудь по шляпе, додумается ли этот человек разобраться в источнике этого никелевого дождя? Едва ли…
Тем временем руки закоченели окончательно и, устав от непрерывного цепляния за подоконник, начали подрагивать в локтях. Теперь Том уже определенно не знал, что делать, и ему стало по-настоящему страшно. Вжавшись одной рукой в камень, он стал шарить по карманам, но не нашел в них ничего, если не считать злосчастного желтоватого листка с выкладками для памятной записки.
И снова ему в голову пришла странная мысль: если он сорвется и упадет, смерть его останется загадкой для всех на века. В самом деле: окно закрыто, балкона нет, так откуда и как он упал? Поначалу они не смогут даже опознать его — ведь документов-то никаких нет. Мысль эта показалась ему невыносимой и лишь усилила страх. Все, что они найдут в его карманах, это желтоватый листок бумаги…
«ЧТО НАШЛИ В КАРМАНАХ МЕРТВЕЦА, — мысленно читал он крупные заголовки газет. — ЛИСТ БУМАГИ С НЕПОНЯТНЫМИ ЗАПИСЯМИ…»
Теперь у него не было сомнений, 4to он стоит на пути к смерти, причем на очень коротком пути. Дрожь в руках не переставала ни на мгновение. Том ткнулся лицом в лежащие на подоконнике ладони. Все, что могло быть отведено ему в этой жизни, так и не сбудется. Все, что в ней было, безвозвратно уйдет, ничего не останется и нечего будет добавить к прожитому — ни радости, ни печали, ни опыта…
Ну зачем он отпустил жену в кино одну, зачем?! Ему вспомнились вечера, которые он проводил в одиночестве на работе, — теперь он остро сожалел об этом. Подумал он у о своих неукротимых амбициях, о часах, потраченных на заполнение этого дьявольского листка, из-за которого сейчас оказался на карнизе собственного дома.
«Что нашли в карманах мертвеца! — с дикой яростью подумал он. — ВЫБРОШЕННУЮ ЖИЗНЬ!»
Нет, нельзя здесь больше оставаться, ждать, пока завалишься назад и рухнешь в бездну. У Тома теперь был лишь один путь, о котором он подумывал и раньше, но только сейчас со всей отчетливостью представил его себе. Поначалу он даже не принимал эту мысль всерьез, но судьбе было вольно столкнуть его с ней нос к носу. Стоя на коленях и вцепившись пальцами в краешек узкого подоконника, он мог откинуть другую руку на добрый метр, сжать кулак как камень, после чего обрушить тугую плоть на презренное стекло. Если оно разобьется, Том будет спасен. Порежется? Скорее всего да, но — спасен! Он будет внутри! Но если стекло выдержит его удар, если не разобьется, отскок руки сдернет его с карниза, как пушинку. Это уж точно.
Сначала — проба. Пальцы левой руки, даже не пальцы — когти! -— уцепились за малюсенький выступ, кулак другой пошел назад до тех пор, пока все тело аж не заколыхалось. Он плавно и медленно поднес кулак к стеклу, передвинулся на коленях поудобнее, поближе к центру окна, хорошо понимая, что удар в такой неудобной позе потребует максимального сосредоточения сил. Нет, не хватит их, ни за что не хватит!.. Слишком уж маленькое расстояние до стекла. А что, если закинуть руку за голову и нанести удар оттуда? Но, попробовав, он понял, что и это будет лишь детский шлепок, но никак не удар — слабенький, отчаянно беспомощный.
Значит, стоя лицом к стеклу, ему надо бить сплеча, пусть даже с такого незначительного расстояния. Хватит ли сил — кто знает? Может, да, а может… Том даже поежился от такого предположения. Тогда — глухой стук по стеклу, брякнувшийся кулак летит назад, тело откидывается, ногти левой руки чиркают по стене, скрежещут по краю рамы…
Он стоял на коленях и ждал, ждал, хотя и сам не знал, чего именно. Кулак стиснут, рука отведена назад, но он не спешит обрушивать ее на такую призрачную и все же реальную преграду. Кто знает, может, это ожидание обернется для него несколькими лишними секундами жизни? Последними секундами? И лучше все же пожить эти несколько секунд, даже стоя на этом карнизе в холодном преддверии ночи, чем на столько же секунд раньше встретить свою смерть…
Рука затекла, и он опустил ее, расслабил. Надо что-то делать, пора уже. И Том решил не ждать, когда остатки смелости и отчаяния окончательно покинут его. И вот кулак опять плывет назад, без особой надежды на успех, локоть острым углом вклинивается в бездну на Лексингтон-авеню, побелевшие пальцы другой руки впиваются в бороздку рамы.
Он ждал и чувствовал, как нарастает болезненная напряженность, бьющее через край возбуждение. И чем ближе становился этот момент, тем резче и выпуклее он ощущал его неизбежность, необходимость действия, свинцом наливавшего мышцы и нервы.
Ему вспомнилась Клэр. Бессловесная, тоскливая мечта, наполненная чувством последней любви, — и вот, еще на несколько миллиметров откинув кулак назад и до боли втиснув ногти в сжатую ладонь, он наконец решился.
Со всей силой выплеснув наружу остатки своей живой, плотской тверди, он грохнул кулаком по жесткому стеклу.
— Клэр!!!
Звука он не услышал — лишь резкий удар грудью о край подоконника. А рука?..
Рука запуталась в складках занавесок, неровной волной колыхнувшихся внутрь комнаты. Том только сейчас услышал звук падающих на пол осколков стекла. Встав на ноги, он начал отламывать, отрывать, выталкивать острые серебристые куски, ощерившиеся со всех сторон рамы. Одной рукой он все еще держался за подоконник, а второй беспрерывно кидал, швырял, выдавливал останки недавнего врага прямо на ковер. Потом, подтянувшись на руках — оказывается, он был еще способен на такое! — и втиснувшись корпусом в проем рамы, Том Бенек почувствовал, как гримаса извращенного триумфа передернула его лицо.
Вопреки данному себе обещанию, он не бросился на пол, не пустился в пляс по квартире, не стал ходить на руках. В первые секунды он даже подумал: а что, собственно, удивительного, ведь так оно и должно было случиться. Где же ему еще быть, кроме как у себя дома?
Запросто повернувшись к письменному столу, он вынул из кармана злополучный листок, положил его на старое место и небрежно бросил поверх простой карандаш. «Чудно как-то все вышло», — подумал он, покачал головой и прошел в ванную. Приведя себя в порядок, он снял с вешалки пальто, шляпу — ему хотелось как можно скорее увидеть Клэр.
Раздался щелчок замка входной двери. Том шагнул за порог. Навстречу ему рванулся знакомый пласт теплого, согретого уютным подъездом ветра. Том по привычке обернулся.
Желтый листок как парус потянулся чуть вверх, сбросил с себя карандаш и вольный, как несший его ветер, порхнул в сторону разбитого окна. Ничем не сдерживаемый, он, как и двадцать три минуты назад, скользнул наружу. В ночь. Из его жизни…
Нервный хохот Тома заметался по коридору, по всей квартире, даже вырвался на лестничную клетку. Он спокойно закрыл за собой дверь и, не переставая смеяться, пошел вниз по лестнице.